у наших идей
есть энергия
+7 (499) 255 53 77

+7 (967) 159 13 50
 

«Спиритический сеанс»: Павловский и Орлов о месседжах Путина журналистам и народу

«Спиритический сеанс»: Павловский и Орлов о месседжах Путина журналистам и народу 21.12.2018

Пресс-конференция президента дала повод на один один день реинкарнировать нашу программу «Одна башня сказала», где два маститых политолога с противоположными взглядами спорят о жизни на политическом олимпе. Глеб Павловский и Дмитрий Орлов обсудили итоги четырех часов общения президента с журналистами.

Монгайт: Здравствуйте! Итак, у нас есть уникальная возможность вновь встретиться в нашем классическом составе и обсудить важное политическое событие, если вы таковым считаете пресс-конференцию президента, которая каждый год проходит в декабре.

Итак, я хотела бы в первую очередь собрать ваши впечатления. Давайте начнем с вас, Глеб Олегович. Посчитали ли вы действительно важным политическим событием встречу президента с журналистами в этом году? Что он сказал важного, на ваш взгляд?

Павловский: Это событие, пресс-конференция ― это событие для журналистов. Довольно редко, когда пресс-конференция оказывается действительно важным политическим событием, обычно в случае срыва, я думаю. Тут я смотрел просто, мне интересно смотреть было, как Путин себя чувствует.

Перемены есть определенные, он в последние годы, пару лет он очень явно и, я бы даже сказал, демонстративно скучал на пресс-конференциях и на «Прямых линиях», на последних двух точно. А тут, по-моему, у него произошел такой внутренний… Открытие, так сказать, третьего глаза или чакры. Он перестал скучать, при этом не втягиваясь, не вслушиваясь, в общем, в вопрос особенно. Поэтому когда говорят, что Путин уходит от острых вопросов, то это неправильно. Он просто как бы вне их, со своей точки зрения, он говорит то, что хочет сказать по поводу того, что его спрашивают, но по поводу. Он не отвечает на вопрос.

Поэтому, строго говоря, это не пресс-конференция, а такая некая уже полностью ритуализированная встреча, в которой естественным образом тогда меняется формат. Люди, мы видели, используют ее как место интенсивного лоббизма. Да, можно попросить одиннадцать миллионов. Это неплохо, вообще одиннадцать миллионов ― деньги, даже причем на коммерческую организацию, ООО, как уточнила эта барышня. Единственное, что заинтересовало президента, ― где будет это так называемое поле, но когда сказали: «В Петербурге», то он сказал: «Да, вы получите. Я решу, мы решим этот вопрос». То есть ему не показалось странным, что вопроса не было на самом деле никакого, была просьба о деньгах. 
Другие это в более косвенной форме делают. То есть это, конечно, не пресс-конференция в обычном смысле слова. Но это любопытное зрелище, и его иногда стоит просмотреть.

Монгайт: Дмитрий, скажите, пожалуйста, как вы оцениваете это событие? Считаете ли вы его важным политическим событием? Как его оценить? Вот Глеб Олегович считает, что это нечто третье, схожее, видимо, со спиритическим сеансом скорее, чем с пресс-конференцией.

Орлов: Я, так сказать, вполне солидаризируюсь с Глебом Олеговичем в том, что формат действительно стал ближе к «Прямой линии». И вот эти просьбы, которые звучат, я бы не сказал, что лоббистские, хотя отчасти лоббистские, если говорить о некоторых региональных вопросах и претензиях, да, в них проскальзывает лоббизм. Скорее это и обозначение вызовов, и обозначение претензий, и вообще такой претензионный, да, формат.

Это с одной стороны. С другой стороны, Путин, и в этом я снова соглашусь с Глебом Олеговичем, использовал пресс-конференцию для месседжей, которые транслировал, а главное, для стиля, который хотел продемонстрировать. Стиль ― это спокойная сила и контроль над ситуацией. Вот, допустим, президент констатирует: «Был у нас спад в 2007–2008 годах очень значительный, а вот в 2014 году был 2,5%, а из него на санкции была только треть, если она была, эта треть». 
И таких примеров, в которых он продемонстрировал достаточно серьезное не просто владение ситуацией в смысле информирования, информированности о ней, но и способность ее контролировать и держать, да, даже в таких аспектах, как аспекты отношений с Украиной и кризиса в Керченском проливе. Все это показывает как раз, что вот этот стиль проводился, так сказать, в ходе этой акции вполне последовательно.

Действительно, был и психотерапевтический отчасти эффект в этой акции. Она была спокойная, скорее умиротворяющая. Журналисты и участники пресс-конференции были настроены намного более жестко и агрессивно, хотя в целом тоже ничего экстремального, но тем не менее намного более агрессивно, чем президент. То есть он показал силу, он успокоил, он продемонстрировал, что может отвечать на самые разные вызовы, совсем не обязательно оплачивая какие-то счета, которые он не подписывал.

Монгайт: Глеб Олегович, что он, на ваш взгляд, хотел сказать? Что самое важное он хотел до нас донести? Он же обычно выступает, у него есть несколько главных месседжей, которые ему важно произнести с помощью медиумов, которые в этой ситуации являются журналистами. Не зря мы только что и с Антоном Желновым обсуждали, что большинство вопросов согласуется, верстку пресс-конференции выстраивают по темам, какая-то логика у нее возникает и так далее. Не зря вопросы про ГРУ, Чепигу и так далее не взяли вообще, например, потому что, видимо, не нужно было.
Итак, что же было важно? Что он нам хотел сказать? Какие у него личные были хайлайты здесь?

Павловский: Я должен не согласиться. Такие вещи бывают, мы видели выстроенные его встречи, выстроенные пресс-конференции. Я думаю, что он сейчас не испытывает такой нужды. Он как бы в своем каком-то представлении поднялся выше этого, потому что перед ним кто? С его точки зрения, перед ним не те, кому имеет смысл посылать месседжи, и даже не те, кто, так сказать, заслуживает того, чтобы их донести. Я примерно представляю, как он видит раскраску аудитории, да. С его точки зрения, это, так сказать, несколько секторов разного цвета, не секторов, но, в общем, таких несколько красок, и понятно, кто есть кто.

Вот я почему сказал о ритуале? Потому что здесь уже нет, на мой взгляд, попытки разговаривать. Он демонстрирует, что он владеет цифрами, тоже очень умеренно, прямо скажем. Не умеренно владеет, а умеренно демонстрирует. Он демонстрирует вот этот его уже слегка менторский рационализм рассуждения: «А это потому что так…». Он часто отвечает на конкретный вопрос, как бы цитируя, что ли, не знаю, Советскую энциклопедию. А может, Британскую, неважно. То есть он говорит, как вообще в таком случае бывает.

Иногда просто немножко смешно, когда он на вопрос о мирном договоре с Японией говорит, что началась торговля свежим мясом, я не помню, или свежей птицей российской в Японии. То есть в его представлении эти вещи как-то находятся на одном уровне. И я думаю, это не значит, что тема мирного договора у него поднялась, а наоборот, тема птицы более существенна здесь.

Конечно, если бы он посылал месседжи, он бы подчеркнул некоторые вещи, как он делал в других случаях, например, по аграрным делам, по состоянию аграрного сектора. Там очень интересные процессы, он очень доволен тем, что происходит. Но он не сильно нажимал. Вот я не заметил, на какую, собственно, тему он нажимал. Наверно, были, я видел некоторые вопросы, которые, видимо, были согласованы, потому что вот он хотел ответить на вопрос о войне, да, о риске ядерной войны.

Монгайт: Так немножко снизить градус, да?

Павловский: Да, снизить градус. Нет, нельзя сказать, что мы в любой момент, значит, готовы устроить ядерную зиму. 
Понимаете, это не была посылка месседжей даже аппарату, даже аппарату. А вообще-то довольно странно, что почти нет иностранных вопросов. Иностранных журналистов нет не потому, что их нет, а потому что им не дали спросить в основном.

Монгайт: Почему, как вы считаете, так мало вопросов, действительно, он иностранцев? Боятся ли наши главные герои каких-то неуместных, неудобных вопросов от известных зарубежных СМИ, например?

Орлов: Мне не показалось, что Путин боится каких-то вопросов. И если говорить о зарубежных СМИ, правда, достаточно близких нам территориально, трудно представить себе более жесткий вопрос, чем задал, допустим, господин Цимбалюк, украинский журналист. Мне трудно судить о мотивах, да, такого выбора или такого случайного распределения вопросов, но то, что вопросов западных СМИ было меньше, очевидно.

Монгайт: Была ли задача каким-то образом заболтать аудиторию, каким-то образом ее успокоить? Потому что, например, есть очевидный факт: во время пресс-конференции доллар по отношению к рублю вырос на рубль, да. Обычно же это действует наоборот, Путин говорит ― и курс успокаивается. То есть новости хорошие, все в стране спокойно и так далее. А тут редкий случай, это совсем не коррелирует.

Орлов: Есть же и фундаментальные факторы. Дешевеет нефть, и дешевеет уже достаточно продолжительное время.

Монгайт: Да, тут пресс-конференция, к сожалению, ничего сделать не может, я понимаю.

Павловский: Я думаю, рубль реагирует больше на нефть, чем на Путина.

Монгайт: Скорее на нефть, чем на пресс-конференцию.

Павловский: Да.

Орлов: Я, например, считаю, что Путин хотел послать вот этот месседж успокоения общего: мы реагируем детально на различные вызовы, мы, так сказать, не делаем, уж точно не делаем ничего в таком инициативном порядке, если мы говорим об угрозах безопасности, да. Действуем комплексно в ответ на экономические угрозы, имеем резервы. 
То есть действительно вот эта успокоительная или психотерапевтическая реакция в смысле комплексного, спокойного и, главное, долгосрочного реагирования на вызовы ― вот об этом Путин говорил. Мне кажется, ему это удалось. Градус ― кто-то скажет истерики, кто-то скажет агрессии, какого-то… Одним словом, такого неспокойного восприятия реальности, вот ему этот градус удалось сбить. Так мне кажется.

Монгайт: Вчера Трамп заявил о том, что выводит войска из Сирии и победил запрещенный в Российской Федерации ИГИЛ. Почему Путин не остановился на этом подробно?

Павловский: Почему? Путин, я бы сказал, поддержал месседж Трампа. Он не спорил, между прочим, заметьте, так сказать, с тем, с чем, наверно, будут спорить пропагандисты на наших каналах насчет победы. А он не спорил, там нет спора с Трампом. Он сказал, что да, в целом, да, все неплохо. Все неплохо развивается. Конечно, никуда они не уйдут, это мы понимаем, но, в общем, это был, я бы сказал даже, подчеркнуто дружелюбный отзыв.

Опять-таки более естественно было бы, наверно, если бы он отвечал на вопрос американского журналиста здесь, какой-то одной из мировых газет или агентства. Потому что довольно странно про английские дела спрашивать у Брилева. Нельзя же столько мучать человека из-за такого пустяка, как его британское гражданство.

Поэтому, действительно, здесь есть странность, потому что если где-то нужно посылать сейчас сигналы, то сигналы нужно посылать за пределы Российской Федерации, где очень быстро ухудшается отношение к России. Но Путин высказался, кстати, по этому поводу, и здесь, я думаю, у него неадекватная оценка. Он говорит: «Это всегда было».

Более того, оказывается, во все века все только и занимались тем, как бы нагадить России. Мы не боимся. Но тогда вообще непонятно, если это такая вечная константа, то на что мы рассчитываем? Почему называть их партнерами? Здесь путаница. Он читает какие-то странные книги по истории, если видит всюду только одно ― борьбу всех стран…

Монгайт: Мне кажется, он читает книги Мединского, судя по его точке зрения. Про мифы про Россию.

Павловский: Перечитывает, может быть, их, да.

Орлов: Нет, объективно вызовы внешние были постоянно. Другое дело, что не непрерывно, да.

Павловский: У каждой страны они были.

Орлов: Не непрерывно, но постоянно. Можно, так сказать, долго об этом дискутировать. Мединский, или труды специалистов российских по внешней политике, или воспоминания иностранцев о Московском государстве, коих тоже было много, но совершенно очевидно, что и в XVI веке, при Грозном, и в XVII, при первых Романовых…

Павловский: И так до сих пор.

Орлов: И далее везде, да.

Павловский: Как при Грозном, так и до сих пор.

Орлов: И далее везде, конечно, вызовы были, и они были, так сказать, вполне реальными. Другое дело, что в ходе реагирования на эти вызовы территория государства непрерывно расширялась вплоть до начала XX века. Но тем не менее вызовы были реальными. И отношения были реально проблемными, и формула «англичанка гадит» ― она же не случайно появилась, а из-за конкретных действий Британской империи в Центральной Азии.

Монгайт: То есть вы все-таки с Владимиром Владимировичем читаете одни книги, да.

Павловский: Да, но все-таки Иван Грозный сватался к английской королеве.

Орлов: Чего не сделаешь во имя, да.

Павловский: Да. И это можно соотнести с темой, так сказать, вопроса о женитьбе Путина.

Монгайт: К счастью, английская королева занята, поэтому, я думаю, история пойдет немножко другим путем.

Орлов: Нет, она тогда была свободна.

Монгайт: Тогда она была свободна, а сейчас она абсолютно занята. Я надеюсь, что… Кстати, вот я очень жду, когда какие-то будут повороты в личной жизни Владимира Владимировича. Мне кажется, это очень взбодрит и пресс-конференцию, и «Прямую линию», и в принципе нашу жизнь тоже.

Павловский: Да, тогда возникнет содержание у пресс-конференции, масса будет вопросов, да. Живой эмоциональный интерес, потому что такая загадочная формула насчет «обещал жениться, как честный человек».

Монгайт: Обещал жениться.

Павловский: Это на ком?

Монгайт: Надеюсь, что мы это узнаем к следующей пресс-конференции.

Ссылка


Возврат к списку